Б. Пастернак

Интернет во многом изменил нашу жизнь. Темпы его развития превосходят самые смелые прогнозы; то, что еще вчера казалось капризом моды, сегодня стало неотъемлемым элементом повседневности. Возникает ощущение хаотичности столь бурного развития, его зависимости от случайных факторов.

Число работ, посвященных Сети, ее влиянию на психику человека и на общество в целом, огромно, тем не менее остается открытым вопрос о месте, которое может занять Интернет в культуре, и о сфере его применения. Такое понимание Интернета невозможно в рамках анализа лишь виртуальной реальности, необходимо включение его в общий контекст мировой культуры.

Мы попытались определить и проанализировать одну из неотъемлемых «частей» Интернета — жанр виртуальной конференции, используя культурологический подход, анализируя ее как художественное произведение [1]. В этом подходе нет отрицания автономности и самобытности Сети, отрицания ее привычного определения как нового способа распространения информации, обслуживающего традиционные сферы науки, искусства, торговли и т. д. Напротив, самобытность и важность Интернета может только усилиться, когда будет определено его место в человеческой культуре, когда он переместится из области чисто фактического своеобразия в смысловое. Смысл обретается в рамках метасистемы: попытка понять смысл Интернета изолированно, вне пространства культуры, ограничивает понимание его потенциальных возможностей.

Существующее положение вещей в русскоязычных конференциях напоминает кинематограф момента его зарождения, когда еще не было четко сложившихся представлений об этом жанре. Самые первые фильмы часто копировали обычную жизнь без внесения сюжета или художественной обработки. Большинство конференций Рунета в настоящее время представляет собою ответы специалиста в какой-либо области на вопросы новичка, хотя есть и более сложные формы — на конференциях, посвященных вопросам, не имеющим заранее заданного ответа или допускающим несколько правильных решений, то есть тех, в основе которых лежит диалог. Причем наиболее высокий и эффективный уровень взаимодействия возможен именно на таких «диалогических» конференциях.

Если воспользоваться классификацией В. М. Розина, этот тип сетевых проектов можно отнести к «прожективному классу виртуальных реальностей» [1, c. 167]. Существенной характеристикой этого класса является по возможности полноценное воплощение в нем основной идеи. Например, к такому классу можно отнести созданную специалистами DEC виртуальную модель сил молекулярного притяжения. Теперь химики могут руками ощутить силы молекулярного взаимодействия, строя объемные модели молекул в виртуальном мире.

В качестве основной концепции статьи мы выдвигаем идею постепенного создания в конференции особой, трансформирующей ее участников среды, подобной пространству художественного произведения.

Одно из необходимых условий создания полноценного диалога между участниками — это правильная организация структуры конференции и понимание роли, которую играют ее непосредственные участники.

Это возможно при условии правильного осознания жанра конференции. Такие попытки уже встречаются в научной литературе. Например, Умберто Эко сравнивает ее с джазовым джем-сейшеном: «Давайте вообразим себе гипертексты беспредельные и бесконечные. Это бывает в Интернете. Запускается сюжет, и каждый пользователь дописывает кусочек, и этот бесконечный червяк тянется и тянется. Получается джазовый джем-сейшн, когда исчезает традиционное понятие авторства и открывается новое поле для свободного творчества» [2]. Такое сравнение не учитывает роли модераторов (ведущих конференции), которые ведут импровизацию к определенной цели или создают определенный контекст для диалога. Без поддержки человека сюжет, которому Умберто Эко отводит место ведущего конференции, очень быстро уходит в «песок» пустых разговоров. С другой стороны, правильно выстроенный контекст позволяет и малозаметному событию или высказыванию сыграть свою роль в общей ткани диалога. Не эта ли особенность отличает набор случайных высказываний, пусть даже интересных, от художественного произведения?

Нам кажется, что Интернет-конференция, рассмотренная как текст, наиболее точно соответствует полифоническому роману. Термин был введен М. М. Бахтиным в его книге «Проблемы поэтики Достоевского» [3] для характеристики нового типа художественного мышления. Характеризуя особенность произведений Достоевского, Бахтин пишет: «не множественность характеров и судеб в едином объективном мире в свете единого авторского сознания… но именно множественность равноправных сознаний с их мирами сочетаются здесь, сохраняя свою неслиянность, в единство некоторого события». Положение участников конференции в этом смысле полностью соответствует состоянию героев романов Достоевского.

Другой важной особенностью форума, отличающей его от остальных литературных жанров и сближающей с произведениями Достоевского, является принципиальная незаконченность диалога. «В романах Достоевского мы действительно наблюдаем своеобразный конфликт между внутренней незавершенностью героев диалога и внешней (в большинстве случаев композиционно-сюжетной) законченностью каждого отдельного романа». Конференция — это практически бесконечный роман. Характерно, что Достоевский, тонко чувствуя принципиальную незавершимость диалога, его открытость бесконечности, не любил заканчивать работу над рукописями. Работа над романом была для него подобна лестнице Иакова, которая шаг за шагом приближала его к Богу, а завершение романа, напротив, говорило о невозможности достичь цели.

Давайте рассмотрим развитие жанра полифонии и выясним, с какими феноменами в культуре связаны его жанровые особенности (см. об этом «Проблемы поэтики Достоевского»). Истоки полифонического романа берут начало в античной литературе. В первую очередь, это мимы Софрона, «сократический диалог», памфлеты, «Мениппова сатира» и некоторые другие серьезно-смеховые жанры. При всем внешнем разнообразии их роднила глубокая связь с карнавальным фольклором. Бахтин выделяет три важные особенности перечисленных выше жанров.

Первая — это то, что исходным пунктом их понимания является злободневная современность. Вторая — критическое, иногда цинично-разоблачительное отношение к преданию. Герой в первую очередь опирается на собственный опыт и свободный вымысел, а не на мнение авторитета. Третья особенность — многостильность и разноголосость. Для всех этих жанров характерна «многотонность рассказа, смешение высокого и низкого, серьезного и смешного» [3, c.182].

Особое значение для развития «диалогического романа» имеют два серьезно-смеховых жанра: «сократический диалог» и «Мениппова сатира».

«Сократический диалог» (СД) — это особый и в свое время широко распространенный жанр. «Сократические диалоги» писали Платон, Ксенофонт, Антисфен, Федон, Эвклид, Алексамен, Глаукон, Симмий, Кратон и другие. До нас дошли только диалоги Платона и Ксенофонта, а об остальных — лишь отдельные сведения и некоторые фрагменты. Первоначально жанр СД был почти мемуарным жанром. Это были воспоминания о беседах, которые вел Сократ, обрамленные кратким рассказом. Но вскоре свободно-творческое отношение к материалу освобождает жанр от мемуарных ограничений и сохраняет в нем только внешнюю форму записанного и обрамленного рассказом диалога. Для Сократа истина рождается в разговоре между людьми, совместно ищущими истину, поэтому он называл себя «сводником». Сократ сталкивал людей в споре, в результате которого и рождалась истина; по отношению к рождающейся истине он называл себя «повивальной бабкой», помогшей ее рождению.

Двумя основными приемами СД являлись синкриза (sugkrisiV) и анакриза (anakrisiV). Под синкризой понималось сопоставление различных точек зрения на определенный предмет. Технике такого сопоставления в СД придавалось большое значение, что вытекало из самой природы этого жанра. Под анакризой понимались способы вызывать, провоцировать слова собеседника, заставлять его высказать свое мнение и доводить мысль до логического завершения. Сократ был великим мастером анакризы: он умел заставить людей говорить, облекать в слово свои предвзятые мнения, освещать их словом и тем самым разоблачать их ложность или неполноту; он умел вытаскивать ходячие истины на свет божий и определять их истинную ценность.

СД как жанр просуществовал недолго, но в процессе его распада сложился другой диалогический жанр — «Мениппова сатира». Свое название он получил от имени философа III века до н. э. Мениппа из Гадары, а наиболее полное представление о нем дают дошедшие до нас «Менипповы сатиры» Лукиана. Развернутой «Менипповой сатирой» являются «Метаморфозы» («Золотой осел») Апулея (равно как и его греческий источник, известный нам по краткому изложению Лукиана). В дальнейшем, вслед за Бахтиным, мы будем называть «Мениппову сатиру» просто мениппеей.

Важнейшей особенностью мениппеи является полная свобода сюжетного вымысла, смелая и необузданная фантазия, необходимые для создания исключительной ситуации провоцирования и испытания философской идеи — слова правды, воплощенной в образе мудреца, искателя этой правды. Фантастика служит здесь не для положительного воплощения правды, а для ее искания, провоцирования и, главное, для ее испытания.

Мениппея — это жанр «последних вопросов». В ней испытываются мировоззренческие позиции человека. Мениппея стремится давать как бы последние, решающие слова и поступки человека, в каждом из которых весь человек и вся его жизнь в целом. То есть создается такой контекст, в котором отпадают все сколько-нибудь «академические» проблемы, сложная и развернутая аргументация, а остаются, в сущности, голые «последние вопросы» с этико-практическим уклоном.

Для мениппеи очень характерны сцены скандалов, эксцентрического поведения, неуместных речей и выступлений, то есть всяческие нарушения общепринятого и обычного хода событий, установленных норм поведения и этикета, в том числе и речевого. Скандалы и эксцентричности разрушают эпическую и трагическую целостность мира, пробивают брешь в незыблемом, нормальном («благообразном») ходе человеческих дел и событий и освобождают человеческое поведение от обуславливающих его норм и мотивировок.

В мениппее впервые появляется и то, что можно назвать морально-психологическим экспериментированием: необычные, ненормальные морально-психические состояния человека, всякого рода безумия, раздвоения личности, мечтательности, снов, страстей, граничащих с безумием, самоубийств и т. п. Мениппея наполнена резкими контрастами и оксюморными сочетаниями: добродетельная гетера, свобода мудреца и его рабское положение, император, становящийся рабом, моральные падения и очищения, роскошь и нищета, благородный разбойник и т. п. Мениппея любит играть резкими переходами и сменами, верхом и низом, подъемами и падениями, неожиданными сближениями далекого и разъединенного, мезальянсами всякого рода. Все это носит в мениппее формально-жанровый характер.

Для мениппеи характерна многостильность и многотонность, связанная с использованием вставных жанров: новелл, писем, смешение прозаической и стихотворной формы. Еще одна особенность мениппеи — ее злободневная публицистичность. Это своего рода «журналистский» жанр древности, остро откликающийся на идеологическую злобу дня.

И наконец, что особенно важно в контексте данной статьи, «…мениппея — глубоко карнавализированный жанр» [3, с. 268].

Отметим ряд важных особенностей виртуальной конференции, сближающей ее с жанром мениппеи и полифонического романа, а также карнавальной традицией.

Во-первых, конференция по самой своей структуре создает особый, игровой, карнавально-маскарадный контекст для разворачивающегося диалога. Этот контекст заложен в самой ее природе. В ней снято большинство законов, запретов и ограничений, определяющих строй и порядок обычной жизни. Прежде всего, отменяется иерархический уклад и все связанные с ним формы страха, благоговения, пиетета, этикета и т. п., то есть все то, что определяется социальным и всяким иным (в том числе возрастным и физическим) неравенством людей. Исчезает привычная дистанция между людьми, общение носит вольный, фамильярный характер. Конференции, в силу ее открытости, свойственно глубоко критическое, а иногда — цинично-разоблачительное отношение ко всякого рода авторитетам и преданиям. Это способствует срыванию социальных масок. В одном форуме могут встретиться профессор и дворник, диалог между ними возможен только вне их обычных социальных ролей. Иерархия в конференции существует, но она носит иной, подлинно меритократический характер. Каждый участник зарабатывает и утверждает свой авторитет собственными словами и поведением. Здесь становится возможным осуществление идеалов равенства и свободы. Поэтому положение любого авторитета потенциально уязвимо и неустойчиво. Это создает ощущение веселой относительности всякого иерархического положения, всякого строя и порядка. Такие взлеты и падения авторитета участников напоминают основное карнавальное действо: шутовское увенчание и последующее развенчание карнавального короля, «карнавал — праздник всеуничтожающего и всеобновляющего времени» [3, с. 210].

Анонимность участников позволяет им проявляться в разного рода ролях — подобно тому, как во время карнавала или маскарада можно выступать под разными масками. Возможность выбрать для себя любую роль потенциально может иметь терапевтический эффект, создавая некую виртуальную аналогию «психодрамы».

Несмотря на виртуальный характер Интернет-конференции, переживания участников форума могут быть вполне реальными, если судить по силе эмоций. Впрочем, здесь нет ничего удивительного и принципиально нового. Спортивные болельщики или «геймеры», например, чрезвычайно вовлечены в игру и часто испытывают более сильные эмоции по поводу искусственно созданных ситуаций, чем в обыденной, «настоящей» жизни. В психологической плоскости переживания участника виртуальной конференции мало отличаются от эмоций, испытываемых им в жизни, грань между Интернет-конференцией и жизнью размыта.

При этом участник всегда ощущает относительную безопасность своего положения. Он может в любой момент безболезненно выйти из ситуации и вернуться в нее вновь под другим именем, в другой роли, не неся на себе груз прошлого, вины и не опасаясь последствий своих поступков, «возможности начать все сначала ничем не ограничены» [4, с. 123]. Это свойство роднит Интернет-конференции с другими символическими реальностями «сновидений, искусства, религиозными или эзотерическими реальностями» [1, c. 168]. Игровой контекст не отменяет ответственности и важности высказываний на конференции, поскольку, оставляя старый образ и беря новое имя, участник теряет и весь накопленный в рамках этого форума авторитет.

Интересно, что в конференции почти неизбежно появляются персонажи, очень характерные для произведений Достоевского, — шут, демон-искуситель, двойники, безумцы и пр. Одно из объяснений этого явления может состоять в том, что конференция, отменяя большинство социальных условностей, ослабляет и внутреннюю цензуру. Поэтому раскрывается сущностная незавершенность и неоднозначность человека, он перестает совпадать с самим собой. Участник конференции находится в маргинальном состоянии, поскольку его жизненная позиция подвергается постоянному сомнению и пересмотру остальными участниками. Непрекращающийся диалог делает коллективное сознание конференции более открытым по сравнению с сознанием каждого из участников в отдельности. При этом в отличие от обычного коллектива, где человек часто выступает под определенной, социально допустимой маской, в конференции набор ролей практически ничем не ограничен, а сами роли более свободны и пластичны. Наличие персонажей, демонстрирующих разного рода отклонения от общепринятых норм поведения, приводит к тому, что общение на конференции часто носит форму споров, скандалов, неуместных речей и выступлений. Эта жанровая особенность поведения героев характерна и для мениппеи, и для романов Достоевского.

В конференции, как и в мениппее, действие может легко переноситься в любую точку мира реального или вымышленного (преисподняя, небеса), его основная задача — поставить обсуждаемую идею в новый контекст, проверить истину в новых условиях. Этот контекст формируется, в частности, за счет появления в конференции разного рода новых персонажей. Например, в дискуссии могут участвовать такие персонажи, как личности великих людей, сказочные животные, Мефистофель… Несмотря на то, что их выдуманность не ставится под сомнение, участники конференции, принимая правила игры, обычно относятся к ним именно как к персонажам, а не как к человеку с таким странным именем. Это, конечно, происходит в шутливой форме, но факт остается фактом: если участник появляется под именем Муму, то к нему относятся, как к говорящей собаке, а появление Мефистофеля предвещает беспощадную критику чьей-то позиции, искус, сомнение. Аналогичная ситуация существует и в кино или театре, где наряду с людьми могут появляться вымышленные существа. В рамках фильма или спектакля одни и другие как бы одинаково реальны. Мы переживаем те же эмоции, если герою угрожает не человек, а какая-нибудь говорящая черепаха, несмотря на то, что достоверно известно — говорящих черепах нет. Условность образа не отменяет реальности его восприятия в рамках произведения.

Напомним, что мениппея — универсальный жанр последних вопросов. Эта особенность проявляется и в Интернет-конференции. Поскольку диалог ведется в письменном виде, то каждое слово, высказанное участником, как бы «зависает в вечности» и становится объектом, доступным для анализа и критики. Любой участник конференции может посмотреть записи за все время ее существования, поэтому каждое слово, когда-либо высказанное на конференции, может быть предъявлено в качестве неопровержимого доказательства. Современные конференции позволяют осуществлять разнообразный поиск по ключевым словам, времени написания, имени автора и т. п. Все это делает нахождение нужного сообщения делом нескольких секунд. Мир Интернет-конференции сжат в точку: здесь все одинаково близко, и в тоже время этот мир способен расширяться до бесконечности, ведь любой вопрос в конференции может вызвать сколь угодно много ответов.

Благодаря возможности легко найти любое сообщение в считанные секунды, конференция превращается в область максимально ответственного слова. То есть в рамках диалога в качестве аргумента может быть предъявлено любое высказывание, независимо от того, когда оно сделано. И если участник допустил ошибку, или его утверждения не выдержали критики, то это невозможно скрыть, потому что весь диалог, представленный в виде текста, виден как на ладони (некая аналогия с допросом, который тоже фиксируется на бумаге). Такую же область ответственного слова мы находим и в мениппее, и в произведениях Достоевского. Например, нисхождение героя в подземное царство, или Эдип, разгадывающий загадку Сфинкса; у Достоевского область наиболее ответственного слова представлена в эпизодах допроса, в исповеди человека на грани смерти. Во всех этих сценах от слова человека зависит его жизнь.

Если в обыденной жизни связь между разновременными событиями не очевидна, то здесь каждое событие отражается в каждом. При помощи конференции высказывание многодневной давности может всплыть и оказать влияние на происходящее сейчас и на то, что будет происходить в дальнейшем. Все завязано в тугой узел, в котором нет ни прошлого, ни будущего. Все существует актуально, как бы в Вечности. Конференция — это метафора Страшного суда, на котором человеку предъявляют или могут предъявить все его поступки и помышления, независимо от того, когда они произошли. И суд этот происходит не на небесах, а на «городской площади» конференции.

Но из сказанного не следует, что конференция должна быть стилизацией древних жанров. Она лишь дает возможность воплотиться тем идеям, которые раньше реализовывались только в литературной форме.

Проводя анализ жанра Интернет-конференции, необходимо указать на ее принципиальное отличие от полифонического романа и литературы в целом. Самобытность и новизна конференции состоит в том, что ее не только читают, как роман, но и живут в ней. Здесь становится возможным непосредственное взаимодействие автора и читателя в рамках художественного произведения. Участник конференции становится героем художественного произведения, являясь при этом одним из его соавторов. Конференция — это своего рода «книга жизни», куда каждый вписывает свою биографию. Эта книга разыгрывается и пишется нами одновременно, как на картине Эшера, когда рука художника постепенно переходит в рисунок руки. Надо заметить, что эта особенность не обязательно проявляется в конференции, она существует лишь как потенция (так же как у человека могут быть способности к музыке, но стать музыкантом он может только после долго труда). Поэтому представляется необходимым наличие в конференции ведущего (модератора), который, осознавая ее жанр, мог бы направлять конференцию в нужное русло. Понимание потенциальных возможностей конференции необходимо и просто для полноценного в ней участия. Любой участник воспринимает свои высказывания на конференции как выражение своей личной позиции. Он также может относиться к ним (высказываниям) и как к репликам одного из литературных героев, а сам он тогда становится одним из соавторов этого произведения.

Если личностный подход присутствует всегда, то видение конференции как художественного произведения требует от участника сознательного усилия. Но это усилие окупается той почти неограниченной авторской свободой, которую приобретает участник. Теперь у него появляется возможность сознательно строить свое участие в конференции по законам художественного творчества.

Превращение участника конференции в героя художественного произведения — это процесс, в котором «плоть становится словом». Став персонажем, каждый участник форума начинает жить по законам искусства.

Но даже самое возвышенное искусство ограничено в своей способности преобразить человека. Оно может вызывать у зрителя эстетические переживания, но они мало влияют на внутреннее бытие и поведение человека.

Неспособность искусства трансформировать человека и изменить жизнь переживается, как кризис искусства, для преодоления которого оно должно стать теургическим, то есть вести к преображению самой жизни. Это была одна из самых животрепещущих тем религиозной философии второй половины XIX — начала XX века, волновавшая таких мыслителей, как П. Флоренский,С. Булгаков, Н. Бердяев, А. Белый, В. Соловьев.

Видный русский поэт-символист и мыслитель В. Иванов представлял себе искусство будущего в виде Мистерии — сакрального действа, в котором зрители и актеры являются полноправными участниками. Возможно, что развитие Интернета позволит создать теургическую среду, в которой разрыв между искусством и жизнью будет сведен до минимума, в которой будет преодолен кризис искусства. Даже в таком технически несовершенном явлении, как текстовая конференция, ощущается уменьшение этого разрыва. В конференции наряду с эстетическим присутствует и этический элемент. Каждое высказывание участника на конференции — это поступок. Участие в конференции является частью обыденной жизни самого человека, частью его бытия. Восприятие событий, происходящих на конференции, отлично от чтения книг, эти события воспринимаются как жизненные ситуации.

В то же время конференция отличается от повседневной жизни: она относительно легко выстраивается в соответствии с законами искусства, когда участники конференции оказываются героями художественного произведения. Поэтому возможно, что метаморфозы, происходящие с персонажем конференции, изменят в чем-то и самого человека — изменят в большей степени, чем чтение художественной литературы.

В истории существуют примеры построения жизни человека на основании сказаний и мифов, попытки «художественного» воплощения идеи о совершенном, утопическом мире в действительности, например, в мистериях Древней Греции (основу Элевсинских мистерий составляло воссоздание мифа о Деметре и Коре). Действие мистерии развивалось по законам искусства — от мрака к надежде и свету, позволяя участникам достичь катарсиса — очищения и пробуждения, см. [6].

Европейский карнавал — непосредственный наследник сатурналий, также являл собой разыгрываемое на городской площади театральное представление с одним отличием от современного театра: «карнавал — это зрелище без рампы и без разделения на исполнителей и зрителей. В карнавале все активные участники, все причащаются карнавальному действу» [3]. Во время карнавала все сословия охватывала праздничная атмосфера игры. В игровой форме преодолевались страх и боль, восстанавливалась утраченная гармония. Со временем карнавальная традиция постепенно редуцировалась, становилась все более замкнутой, принимая форму дворцовых маскарадов. Эти формы народно-смехового искусства оказали значительное влияние на развитие европейской литературы: эти образы можно найти у Пушкина, Гоголя, Достоевского и многих других авторов. В этом отношении Интернет с его поистине всенародной, площадной атмосферой предоставляет великолепную возможность для возвращения карнавальной традиции из области идеального мира художественного произведения в повседневность нашей жизни.

В заключение хотелось бы сформулировать жанр рассмотренной выше Интернет-конференции. Это виртуальная мистерия. Слово «виртуальная» указывает на ту среду, в которой мистерия может быть реализована. Под «мистерией» понимается действо, построенное по законам искусства, воссоздающее некий идеал и являющееся при этом частью нашей жизни. Действо, в котором мы, в отличие от искусства, являемся активными участниками, а не пассивными наблюдателями.

1 - Статья во многом основана на материалах конференции, посвященной суфизму и другим мистическим традициям (www.glagol.ru/sufi_forum).

[1] Розин В. М. Технологии виртуальной реальности. Сборник статей «Традиционная и современная технология (философско-методологический анализ)». — М.: Институт философии РАН, 1999, с. 159–181.

[2] Эко У. От Интернета к Гуттенбергу: текст и гипертекст из публичной лекции Умберто Эко на экономическом факультете МГУ 20 мая 1998. www.inter.net.ru/10/32.html.

[3] Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. — М.: Художественная литература, 1972.

[4] Культурология, ХХ век. Энциклопедия. — СПб: Университетская книга, 1998.

[5] Лауэнштайн Дитер. Элевсинские мистерии. — М.: «Энигма», 1996.

[6] Тираспольский Л. М. Золотой век. — М.: «Прогресс», 1995.